• роли • нужные • хочу видеть • шаблон анкеты

Windows

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Windows » google chrome // фандомные эпизоды » я был счастлив там, где никогда не буду.


я был счастлив там, где никогда не буду.

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

я был счастлив там, где никогда не буду


https://i.imgur.com/zZ7TiUZ.gif https://i.imgur.com/fAUSrSA.gif


Место действия
Петербург, весна, 1819.

Участники
Павел Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин.


Сюжет
Пестель возвращается из Польши, успешно завершив там военную кампанию. Друзья собираются после долгой разлуки, послушать рассказы Павла Ивановича о ситуации в соседних государствах, и обсудить положение дел в России-матушке.

Отредактировано Sergey Muravyov A. (2020-01-29 11:43:41)

+4

2

Павел ещё чувствует кровь на своих дрожащих пальцах; ещё слышит ободранные крики прячущихся в домах поляков; ещё не избавился от ощущения полного разочарования в том, ради чего давал присягу.

Конституция Польше не принесла пользы – де-факто, поляки остались всё в тех же тесных оковах императора Александра, загнанные в угол нормативами и запретами; люди, живущие на землях давно забытой Речи Посполитой, чуть ли не выкупали себе право на воздух и жизнь, прятались в храмах и совсем не любили самодержавного царя.

Павел, конечно, поднял оружие, коня гнедого не остановил, а бросил прямо на неровно стоящие массы местных жителей – Павел свой долг выполнил, заплатил, наверное, местом в раю за эти убийства. Всё это он сделал, потому что святость и непоколебимость веры – то, что вкладывалось в него с самого детства, тревожно оберегалось любящей матерью.

В Новом Завете сказано: по вере вашей и будет вам.

Но Павел, кажется, разучился по-настоящему во что-либо верить.

///

В Петербурге Павел Иванович чувствует себя особенно одиноким, оттого его всегда по приезде тянет на Дворцовую набережную – так и бродит он, кутаясь в тёплый мундир, хватая и оставляя навеки в памяти детали такого гордого и непостижимого никем города; видит, как скрывается за тучами взлетающий вверх шпиль Петропавловской крепости; кланяется знакомым из Адмиралтейства, не останавливаясь на разговор; задерживается у Медного всадника, поджимая сухие губы.

Пётр Алексеевич творил, что хотел, и на него не нашлось управы.

Оттого и Великий.

Павел Иванович не имел и не имеет привычки заводить друзей, кого-то в свою жизнь пускать, – не от страха быть преданным, а скорее от осознания собственной убогости в дружеском вопросе. Ему казалось, что любая шпага в решении вопроса поможет больше, нежели пустое дружеское слово.

Поэтому членов «Союза благоденствия» за друзей не считал.

Только вот почему-то, вернувшись из Польши и оставив военный мундир в квартире на Фонтанке, Павел письма о встрече послал двоим – Сергею и Михаилу; оттого ли, что они понимали и чувствовали много больше, нежели другие представители «Союза»? Куда движется Россия, где споткнётся она, где её поддержать, а где дать упасть – чтобы однажды поднять с колен?

Пестель отвергал внутри себя идею об убийстве ради свободы и в то же время прекрасно понимал, что данный путь Россия однажды неизбежно примет – через двадцать или через сто лет. Военная кампания в Варшаве ещё более отшлифовала холодное (практически ледяное) сердце Павла Ивановича, так что своим товарищам он сегодня нёс самого себя – готового, пожалуй, на всё.

///

В доме Муравьёва-Апостола было холодно, несмотря на весенний сезон, так что Павел сразу просит горничную принести горячего чаю и папиросы.

— «Союз» обречён на унизительное и подлое поражение ещё в начале пути, если сейчас мы не поймем – ради чего и во имя кого, - Пестель переходит сразу к делу, отстукивая три раза папиросой о крышку портсигара, и чувствует, как дрожат его холодные пальцы; но ведь в Петербурге и правда сегодня непривычно морозит?

Отредактировано Pavel Pestel (2020-01-29 00:20:14)

+3

3

Весенний Петербург был хмур. От него веяло сыростью, гнилью, воздух имел землянистый вкус, казалось, был осязаем. Впрочем, так было всегда, но в эту весну ощущалось как-то по особенному остро. Сергей проводил большую часть времени, посвящая себя службе. Не так давно ему пожаловали чин капитана лейб-гвардии Семеновского полка. Был ужин, приезжал отец из Хомутеца, поздравлял, гордился успехами сына в военном деле. Много говорили о свободах, о демократии, о том как оно там в Европе. А потом все вернулось на круги своя. Ску-ко-та.

Приемы, театры, собрания, которые не приносили ровным счетом ничего, кроме пустых обсуждений. Сергей все чего-то ждал, все порывался к чему-то, а после смотрел на своих приятелей и поникал. Не готовы. Страна в целом не готова. Привыкли стоять на коленях, кланяться до земли и жрать все, что кидают с царского стола без разбору. Не поднимая голов. Эти мысли занимали Муравьева все больше. И все больше он склонялся к мнению, что одними идеями и идеалами сыт не будешь. Однако в "Союзе" желающих действовать не находилось, не считая ярых сторонников князя, с коими он делился собственными мыслями без утаения. Оставалось ждать. Чего? Да, черт его знает. Для начала, хотя бы возвращения Пестеля в столицу.

Единственным лучом солнца во всем Петербурге для Сергея Ивановича была княжна Анна Алексеевна Бельская, до встреч с которой юноша отсчитывал дни. Она вдохновляла его, заставляла сердце биться чаще. Эта тонкая шея, хрупкие плечи, улыбка. Муравьев был очарован, княжна, "подкармливая" его романтическую натуру (а кто из них, начинающих революционеров, не был романтиком?), вдыхала в него жизнь. В него и в серый унылый город, который в какой-то момент казался Сергею клеткой.

И вот, наконец-то вести от Павла Ивановича. Вернулся в столицу. Судя по письму, настроен весьма серьезно. Сергей тут же распорядился направить ответ и подготовить дом к принятию гостей, помимо Пестеля он ожидал увидеть и Бестужева. Сам Муравьев-Апостол бывал в усадьбе редко, предпочитая проводить время в казармах среди гвардейцев или же в гостях у друзей и единомышленников, в частности, у князя Трубецкого или же поэта Кондратия Рылеева, вот уж кто воистину ратовал за революцию. Пламенно горело сердце поэта, какие стихи, какие речи, как жаль, что все это лишь слова, не боле. Посему, как упоминалось выше, дом часто пустовал, не считая прислуги, изредка тут бывали сестры с матушкой или братья Сергея, но не чаще, чем он сам. Здесь его сковывало одиночество. Противное ноющее чувство какой-то тоски. Впрочем, не так давно он принимал у себя юного поэта Александра Сергеевича Пушкина. Много говорили, о чем-то даже заспорили, обещал увековечить дела "Союза" в своих стихах, Сергей просил унять пыл и не раскрывать их раньше времени. Смеялись.

Сергей сидит в кресле, вальяжно откинувшись на спинку и крутя в руке виноградину. Переводит взгляд с танцующего какой-то неистовый танец, пламени свечи на Пестеля. Щурится. Павел изменился, это заметно по его жестам, по выдержке и манере речи. Это они здесь по-прежнему юные романтики, живущие увядающими надеждами о возможных переменах заскорузлой родины. А он - нет. Всегда отличался своей железной волей и взглядами, поступками? - Разве у нас не было этого понимания, Павел Иванович? Пока Вы отсутствовали, мы много о чем говорили, много чего думали. Последние события в России показывают, что мы катимся вниз к самому дну. Скоро нечего и некого будет спасать. Вы слышали о таможенных тарифах? Фабрики бастуют, разоряются, закрываются. Священнослужителям разрешили иметь крепостных, а в Лифляндской губернии, например, напротив отменили крепостное право. Александр говорит про перемены, часто говорит. Только не про те. На мой взгляд, нам не определяться нужно, а делать что-либо, пока на нас самих кандалы не надели и в поля да на мануфактуры не направили, поднимать Россию-матушку с колен. На которых она стоит очень и очень давно. - Отправляет виноградину в рот, задумчиво пережевывая. - Что там в Польше? - Муравьев поднимается с кресла, подходит к столу, наливая в фарфоровую кружку горячего чаю. - Мишель, чаю? Или чего крепче? - Оборачивается на Бестужева.

+3

4

Всю свою юность Михаил провёл в родительском имении. Раз уж у его семьи имелись необходимые для того средства, можно было приглашать всех учителей к себе, звать даже университетских профессоров. Среди имён можно было выделить Зонненберга, Сен-Жермена, Мерзлякова и других. Жаловаться, как видится, юному Мише было не на что.

Всё это являлось частью жизни любого уважающего себя и не бедного дворянина, но небольшая загвоздка тут имелась, ведь родители ожидали от Миши поступления на гражданскую службу. Каково же было их удивление (и возможно, доля некоторого разочарования, что сын поступил не по отцовскому желанию), когда Михаил твёрдо вознамерился начать военную службу.
Прошёл ещё только год с того момента, как Михаил вступил в звание юнкера и стал немногим позже эстандарт-юнкером. Этот год принёс ему множество знакомств, но самое главное — увлёк в волны революционных идей. Бестужев-Рюмин увлёкся чтением некоторых французских книг на эту тему. Они разжигали в нём желание действовать, и, хотя конкретного плана у него самого пока ещё не имелось, он был уверен в том, что те правила, которые он впитывал с чтением, были самыми правильными.

Но всего этого могло бы и не быть, если бы не знакомство с товарищами по духу, ставшими Михаилу старшими товарищами, которые наконец-то вносили ясность в понимании им картины происходящего и того, что нужно было сделать. Без них все революционные идеи так и оставались бы идеями, витавшими в воздухе, но благодаря Муравьёву-Апостолу, Пестелю, Рылееву, Трубецкому и другим план постепенно получал более ясные очертания. Не участвовавший ни в одной войне, Михаил полагался на остальных, слушая и внимая их словам и впечатлениям, что вновь и вновь вдохновляли его на мысли о том, что вместе с изменившейся Европой та же участь должна постичь и Россию.

Восемнадцати лет от роду, Михаил чувствовал, что жизнь его и военная служба только начинались. А тем временем зрели и идеи «Союза», которые непременно должны были быть приведены в действие. Бестужев-Рюмин был охвачен ими и «горел» ими если не ежечасно, то ежедневно. Именно поэтому новость о возвращении Павла Пестеля из Польши и их скорая встреча с ним и Муравьёвым-Апостолом подействовала на Михаила как нельзя ободряюще. Уже успевший привыкнуть к довольно частой пасмурности Петербурга, он и вовсе не замечал не самую приятную погоду, предвкушая скорую встречу и забывая об остальном.

Щёки Михаила сохраняли лёгкую красноту после холодной улицы, но вот он уже сидел на диване в доме своего приятеля Муравьёва-Апостола и готов был слушать реальные истории, увиденные Павлом Пестелем в Польше. Как же там жилось сейчас?

Пусть долго Бестужев-Рюмин в молчании пребывать и не умел, он предоставил возможность заговорить своему старшему товарищу Сергею. Он дослушал, а затем поднялся с места и преисполненным энергией тоном произнёс:

— Смею заметить, и так давно известно, что всё ради Великой Империи, ради России. Ни о каком поражении не может идти и речи. Вы правильно заметили, господин Пестель, что мы находимся только в самом начале пути, а значит, впереди нас ожидают самые что ни на есть настоящие победы. Без кровопролития, без лишних жертв. И всё ради блага и счастья нашей Родины. Ради всеобщей свободы. А разве нужно что-то ещё? Qui cherche dans la liberté autre chose qu'elle-même est fait pour server*.

Михаил сделал небольшую паузу и прошёлся вокруг стола, приподняв указательный палец, давая собеседникам знать, что он ещё не закончил. Юноша ещё мог многое сказать, ещё мог уверить невозмутимого Пестеля в том, что в области моральной подготовки и осознания цели у них всё было готово. Радостно улыбнувшись собственным словам и мыслям, он продолжил:

— Можно и, пожалуй, нужно продолжать агитацию, господа. Я бы не без удовольствия занялся этим делом, но звание меня несколько ограничивает в этом вопросе. Боюсь, я не окажусь авторитетом, хотя и не пробовать совсем тоже несообразно. Я даже уверен в нескольких солдатах и уверен в их духе и мыслях. И могу поспорить, что они тоже будут с нами, если мы выведем их на разговор в нужный час.

Будущее представлялось для Михаила светлым и безоблачным. Неизвестно, как с тем настроем и теми идеями, что были в головах участников «Союза» можно было представлять Российскую Империю как-то иначе. Отряхнув рукав от несуществующей пыли, Михаил, полный воодушевления, вновь опустился на диван и ответил:

— Благодарю, Сергей, и не смею отказываться от чего-то покрепче. Так лучше думается. И почему бы вам с Павлом Ивановичем самим ко мне не присоединиться?

Что особенно нравилось Бестужеву-Рюмину в таких встречах, так это то, что серьёзные беседы не требовали отвлечения от вещей простых, но не менее приятных и желанных, как алкоголь, блюда и порой фокусы.

Отредактировано Mikhail Bestuzhev R. (2020-01-29 19:44:17)

+3

5

Очень долгое время Павлу казалось, что идея «Союза» - мальчишеское бахвальство и бравада, лишь способ провести время в приятной компании, помечтать о несбыточном, зачитать очередной царский указ и, успокоив свою дворянскую совесть, разойтись по усадьбам да особнякам. Пестель и сам, в общем-то, верил в то, что революции вершатся снизу, вихрем сметая на пути прогнившую донельзя систему; сейчас Пестель верит в то, что сам, своими руками, может изменить.

У Павла бледные длинные пальцы, сжимающие мушкет; ровные, твёрдые плечи, облечённые в военный мундир; тяжёлая поступь и редкая, страшно редкая улыбка. У Павла никогда не дребезжит голос, слова его чётки и резки до обидного даже; он никого не боится обидеть словом – а теперь, наверное, вообще ничего не боится.

Серёжа идеалист – вступив в «Союз благоденствия», Пестель почувствовал это сразу, на первом же собрании, но, конечно, Муравьёв ни в какое сравнение не шёл с литератором Кондратием – поэмы его Павла не трогали, лишь забавляли –

(не стихами брали бастилию – зимний возьмём только пушками)

Серёжа идеалист, запутавшейся в своей философии, но одно в нём хорошо – он за своё до конца будет стоять, смерть для него – лишь разменная монета в борьбе за высшие идеи. Всё мог простить в человеке Пестель, если он был верен – а Серёжа был.

- Не преувеличивайте, Сергей Иванович. Дворянство на ногах стоит крепче, чем когда-либо – спасибо матушке Екатерине, - хмыкает мужчина, расстёгивая верхние пуговицы мундира и вытягиваясь в кресле. – Колоть дрова да добывать соль нас никто не отправит, не стоит игра свеч. Но так и всё же – о чём говорили вы в моё отсутствие? Составили конкретный план действий? Многие в «Союзе» убеждены, что смогут реформировать систему без единой капли крови – но я скажу вам, что это утопия. Я видел, как льётся горячая кровь невинных поляков во имя власти российского императора, и я к этому руку приложил – потому что мир любит сильных, не слабых. Удержать власть – значит, показать силу, крепко сжать её в своих руках.

(кровь прольётся – и дай господь бог, чтобы это стоило того)

Павел прикрывает глаза, выдыхая холодный воздух – а странно, ведь в доме Муравьёвых-Апостолов тепло, потрескивает в правом углу резной камин, дивная и беззаботная вечерья;

(а ведь правда говорят, что на вечерье иисус уже знал, что предан за сорок серебрянников?)

Голос Михаила кажется Пестелю криком молодой чайки, и Павел не может сдержать улыбки – Бестужев-Рюмин, вовлечённый в их узкий круг не так давно, демонстрировал такую беззаветную преданность идее реформации и даже революции, что даже страшно становилось; Павел по-своему любил в Мишеле это его качество – он ни в чём не знал полумеры, и если любил – то до гроба, если ненавидел – до последнего дуэльного выстрела; если разделял идеи – был готов встать за них стеной.

- Il faut payer trop cher pour la liberté, Michel. Beaucoup choisissent l'esclavage - c'est plus pratique*, - маман часто ругала Павла за то, что он так и не избавился от ужасного акцента, и сейчас он был особенно слышен. – Но, в общем-то, я с Вами согласен: агитация и пропаганда – наши лучшие друзья и соратники. Царица Елизавета, а за ней и немецкая принцесса заняли трон благодаря блистательной гвардии – да, без наших полков мы бессильны, на них и надобно ставку делать. Но может ли кто-то из нас поручиться, что в нужный момент они забудут вековую преданность батюшке-царю? Как бы то ни было, Александр Павлович – герой войны, Благословенный император. Найдём ли мы оружие сильнее этого?

Павел поджимает тонкие губы, бросая взгляд на неоткупоренные бутылки шампанского.

- Что же, не откажусь.

*

Il faut payer trop cher pour la liberté, Michelle. Beaucoup choisissent l'esclavage-c'est plus pratique. - За свободу нужно слишком дорого заплатить, Мишель. Многие выбирают рабство - это практичнее.

Отредактировано Pavel Pestel (2020-01-30 12:10:55)

+3

6

- Sans effusion de sang, sans sacrifices inutiles*. - Задумчиво произносит Сергей, глядя куда-то перед собой, в пустой угол комнаты. Какие пламенные речи. Муравьев поднимает голову, провожая взглядом Бестужева, выхаживающего вдоль гостиной - вот оно будущее России, такие как Миша. Юные, верные идее с пламенными сердцами. Сколько таких может погибнуть по пути к заветной цели? Скольких они лично могут повести на штыки? Сергей сводит брови, поджимая губы и отводит глаза. Слишком много сомнений для того, кто среди прочих стоит во главе общества, живущего во имя перемен и самими переменами.

Муравьев поднимает чашку чая, делая небольшой глоток, щурится, по-прежнему стоя вполоборота, затем опускает ее на блюдце, стоявшее на краю стола, и оборачивается к гостям. Стоит ли говорить им о том, какие мысли его терзают? Сомнения - страшная вещь, сколько всего не было совершено по причине их наличия. Сколько уже упущено и еще будет. Сергей легко качает головой, прогоняя дурные размышления дальше от себя. Пока такие люди как Пестель, Бестужев, Рылеев и прочие господа, клявшиеся в верности идеалам "Союза Благоденствия", выступают единомышленниками, все осуществимо.

Бестужев, будто подтверждая мысли Муравьева, говорит о свободе, о важности агитационной деятельности, говорит так, что невольно  заставляет улыбнуться. Это не насмешка, ни в коем разе, скорее, восхищение. Сергей по доброму ему завидует, это все молодость, горячность. Когда-то и он был таким. Когда-то до 1812-го года, пока ему вдруг не пришлось повзрослеть. И тем не менее, несмотря на долю скептицизма, он безоговорочно верит в успех. Потому что люди должны во что-то верить, иметь цель, стремиться к ней. Иначе есть ли смысл? 

- Слышите, Павел? Нас ожидают победы. - Он говорит об этом так легко, и, что немаловажно, действительно верит в это. - Я говорил не про дворянство, скорее про гвардию. Если хотите, конкретно про офицерский состав. Нам доводилось встречать Его Величество на приемах, он был расположен к беседам, говорил о Европе, вспоминал Наполеона, касался поляков. Поднимал вопрос реформ. Ему интересны настроения в армии. - Пауза. Князь склоняет голову набок. - Александр лично интересуется. - Сергей делает акцент на этой фразе и поджимает губы, глядя на Павла, молчит какое-то время, чуть щурится, переводя взгляд на Михаила, но по-прежнему отвечает на вопросы первого.

- У нас нет единства во мнениях. Говорили о разном, но никак не приходили к общему. Разнятся взгляды на положение дел, на надобность тех или иных реформ, на пути достижения целей. Все сходятся лишь во мнении о необходимости прийти к соглашению. Как там говорится? Un accord facile, l'unité est le signe d'une erreur plutôt que d'une vérité découverte. Мы ждали Вашего возвращения, Павел Иванович, в надежде, что Вы сможете взглянуть на происходящее свежим взглядом. Кондратий Федорович ждет вашей поддержки. - Слова Пестеля о наивности мысли бескровной революции, Муравьев оставляет без ответа. Ему хотелось бы верить, что это возможно. Он многим готов пожертвовать ради подобного исхода, возможно, даже собственной жизнью. Одна - ничто против сотен. Утопия? Пожалуй. Но говорить об этом сейчас при Бестужеве нет никакого желания. Здесь итак достаточно мрачно. - Федор Николаевич, принесите еще свечей. - Просит Сергей, бросив взгляд в сторону двери. Высокая тень скользит и теряется в сумерках коридоров. 

- О ком речь? Офицеры? Гвардейцы? - Интересуется Сергей, обернувшись к юноше. - Боюсь спросить, каким образом это стало известно. - Легкая улыбка касается его лица на какие-то доли секунды, вновь уступая задумчивости. - Что же, если наше мнение по данному вопросу совпадает, я в деле, Мишель. Думаю, что и Павел не откажет. Так ведь, господин Пестель? - Опасения Павла на тему преданности солдат своему государю отнюдь не беспочвенны. - Мы должны предложить им то, чего никогда не даст Александр. И у нас это есть. Но нет другого - твердой веры. Солдаты пойдут за идеей и за тем в кого верят и кто верит. - Муравьев поджимает губы, отрицательно качая головой. Его жест прост и понятен: мы пока не готовы. Этот до безобразия очевидный вывод не приносит с собой ничего, кроме горечи от разочарования. Горстка мечтателей - почти приговор. Но, отмечая фразу Пестеля о власти, начать действовать сейчас, все равно, что пойти на убой. Однако и сидеть на месте нельзя. Ничего не происходит из ниоткуда. К этим мыслям Сергей Иванович возвращается снова и снова. Это тупик из которого самостоятельно выхода, увы, не найти.

- Как ни печально признавать, вполне вероятно, Вы были правы, Павел Иванович. Наша с вами первоочередная цель - не допустить подобного. - Заключает Сергей, развернувшись к столу и подхватывает бутылку шампанского, чтобы наконец откупорить ее. Пара уверенных и выверенных движений и ву аля, пробка поддается. Хлопок и игристое льется по бокалам. - Прошу, господа, угощайтесь.

Отредактировано Sergey Muravyov A. (2020-02-13 00:34:26)

+3

7

Конечно же, всё это было ради России-матушки. Ради того светлого будущего, которое находилось практически в руках тех, кто сейчас собрался в доме Муравьёвых-Апостолов. Их, и других участников Союза. Даже если взгляды, даже если методы их разнились, Бестужев-Рюмин мог поспорить, что, в конце концов, это привело бы всех к единому образу их страны. И никакие переубеждения на него не действовали. Он был упрям, он твёрдо верил в правильность и вероятность того, о чём мечтал и во благо чего мог вкладывать все свои силы, что не уходили на военную службу.

В комнате то и дело нарастало напряжение на тех или иных словах о целях, а также о жертвах, которые должны были пасть на пути к освобождению России от того гнёта, что сковал её. Михаил предпочитал об этом не думать. Он всё ещё настаивал на том, что реально было добиться целей и без лишних убийств. Юноша не умел, увы, читать мысли, но считал, что некоторые настроения солдат читались на лице, в словах, а в свою очередь он сам умел их распознавать. Потому-то и был уверен в счастливом окончании того, что бы они с Союзом ни надумали, потому как видел — однополчане послушают. Они пойдут за теми, кто приведёт их и народ к свободе.

Самый сложный вопрос — когда и при каких обстоятельствах? Начать слишком рано, не набрав достаточно людей, не найдя подходящий момент, и задумка вместе с действием обернутся провалом.

Начать излишне поздно, и тогда дело ждёт тот же исход событий. Будут утверждены новые реформы — лучше или хуже, это может показать только время, — но главное, что людям не нужны будут новые потрясения. Они не пойдут ни за Союзом, ни за кем-то другим.
Михаил на некоторые доли секунды ощутил, что задуманное и впрямь не отличалось простотой, но уже в следующие мгновения он вновь преисполнялся уверенности.

— Отрадно, что вы со мной согласны, господин Пестель, — Бестужев улыбнулся и добавил вслед, продолжая. — Но по поводу Императорского величества ответить вам затрудняюсь. Полагаю, тут или ждать подходящего момента, или находить рычаги, которые подействуют на гвардию. Да и к тому же, мы не обязательно должны быть нацелены на кардинальные меры. Как вы думаете? — мнение Павла действительно интересовало Михаила. Со стороны могло показаться, что Пестель был готов едва ли не на всё. Что же скрывалось в его голове, особенно после того, как он побывал в Польше? Пусть их мнения и могли не сойтись, Бестужев любил слушать чужие озвученные мысли, любил, может, порой и поспорить. Он с лёгкостью загорался, и, если бы на этом огне можно было построить новую страну, она давно бы уже сияла перед ними во всей красе.

И это было только самое начало.

Впрочем, огня конкретно в комнате хватало. Под мирный треск камина Михаилу удалось согреться, а ещё через некоторое время, он знал, все вмести они выпьют шампанского, и от этого станет ещё прекраснее.

Внимательно слушая и своего старшего товарища Сергея, Бестужев боялся отвлекаться на самую мимолётную мысль. Знакомство с Муравьёвым-Апостолом и привело его в круг участников Союза. Во всём, что касалось идей их общества, Михаил в первую очередь прислушивался именно к нему. Конечно, он сам имел и свои представления, сам ратовал за них, но невольно записывал в своё сознание то, что говорил Сергей, а потом это отражалось и в его личных словах. В конце концов, Муравьёв являлся авторитетом для эстандарт-юнкера, едва начавшего свой военный путь и путь к лучшей версии той страны, в которой они жили.

— Скорее, пока только о гвардейцах. Как я это узнал? — задал Бестужев риторический вопрос, слегка приподняв брови. — Я вижу это, я чувствую, Серж! Можешь думать, что во мне открылась новая сила, но я улавливаю их настроения и готов поспорить, что остальные солидарны или, по крайней мере, будут солидарны с нами, когда всё узнают. Они всего лишь пока сами этого не поняли, — на последних словах на губах Михаила установилась радостная улыбка. Дурачился он или нет, но в действительности не сомневался в преданности солдат, когда придёт время. А пока — наконец-таки наступало время шампанского.

Je ne peux vivre sans champagne, en cas de victoire, je le mérite; en cas de défaite, j’en ai besoin. Думаю, вы знаете, кому принадлежат эти, не побоюсь этого слова, великие слова, — он бросил выразительный взгляд в сторону Сергея, вспоминая о его детстве, и в это же время поднялся с дивана, подходя за напитком. — Но нет, дальше я об этом речь вести не буду, — всё-таки не о Наполеоне они собрались здесь говорить.

Глоток вкуснейшего шампанского, и можно продолжать, но уже о прежнем.

— Гвардии будет просто поверить нам, когда они убедятся, что мы не желаем им плохого, а стремимся только к лучшему. Разве то, что делает Союз, это не правильно? Мы начинаем с малого, но уверенными шагами дойдём и до большего, — Михаил сделал паузу, чтобы выпить ещё шампанского. Безусловно, если борьба за, предположим, свободу в печати и не полностью касалась гвардии, то уж действия Союза, направленные на то, чтобы бороться с телесными наказаниями в армии, уже прибавляла доверия тем, кто был, так или иначе, связан с действием тайного общества. — Только бы не перестараться с агитацией, чтобы нас не раскрыли раньше нужного. За Союз, господа, — с улыбкой подняв бокал, Михаил осушил его полностью.

То, что когда-то их деятельность будет известна, ожидать стоило. Вопрос же прежний — когда? Как и в случае с вопросом о том, в какой момент начнутся активные действия. Те самые, масштабные, после которых жизнь уже не будет прежней. Михаил ждал их с особым нетерпением.

Отредактировано Mikhail Bestuzhev R. (2020-02-16 22:23:26)

+4

8

но в нас горит ещё желанье,
под гнётом власти роковой
нетерпеливою душой
отчизны внемлем призыванье

дмитрий емельянов - утро рылеева

Павел не спешит продолжать беседу – медленно, потирая подушечками пальцев ножку бокала, пробует он шампанское на вкус и взглядом просит Фёдора Николаевича поднести ему пару сигар. Курил Павел Иванович редко, в особые дни, когда в лёгких не хватало воздуха для полного глотка – сейчас он как никогда ощущал, как задыхается в собственных идеях и мыслях, как они поглощают его, накрывают куполом и нет уже пути назад.

- Господин Рылеев знает о революции только то, что в книжках вычитал – для него это «Марсельеза» и трагичный выход Марии Антуанетты к гильотине. Безусловно, я его поддержу. Мы продолжим развивать Союз, ревностно оберегать его таинство и, возможно, даже напишем пару настоящих документов – свою Конституцию, своё обращение к народу. Всё это, действительно, возможно, только… - Павел встаёт, скрипит начищенными сапогами и отходит к окну, затягиваясь принесённой Фёдором сигарой. Дым кольцами взвивается вверх, и запах его удивительным образом успокаивает напряжённые донельзя нервы Пестеля.

- Только вот ответьте себе на вопрос, господа, - всё также, не поворачиваясь, продолжил мужчина, - стоит ли всё то, что нами задумано, смерти царя? Ты, Сергей, говоришь, что Александр интересуется реформами, он открыт для диалога с дворянством – что ж, прекрасно. Интерес его похвален, но абсолютно бесполезен. Но ведь все мы – русские – до последнего надеемся, что одумается наш царь-батюшка, всё в стране наладит и будет всё, как раньше было – при Рюрике ещё, - Павел хмыкает, стряхивая пепел в пепельницу в форме английской красно-белой розы. – Все мы в глубине души не хотим кровавой расправы, все мы в нашего императора верим. И в то же время ломаем голову – как бы поднять полки и взбередить в невинных душах наших солдат крамольные помыслы. Так что же мы после этого – убийцы или святые?

Павел Иванович выдыхает дым, поворачивается к своим собеседникам и чуть прислоняется к оконной резной раме.

- Что касаемо меня, вся моя история заключается в двух словах: я страстно люблю моё Отечество, я желаю ему счастия с энтузиазмом*, - стряхивая пепел с прогретых пальцев, Пестель поджимает губы в несокрушимой уверенности, - Так что, вот моё последнее слово, господа – здесь и сейчас нам необходимо принять решение. Необходимо поставить путь Союза на рельсы, с которых уже никогда не сойти. И только нам решать – поведёт ли нас этот поезд к войне или к бескровному республиканскому перевороту. В любом из случаев, есть риск остаться проигравшей стороной.

И висеть на плахе.

* п.и. пестель

Подлинные слова достопочтенного господина Пестеля.

Отредактировано Pavel Pestel (2020-03-10 21:19:43)

+3


Вы здесь » Windows » google chrome // фандомные эпизоды » я был счастлив там, где никогда не буду.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно