[indent] роджерс остается стоять под тугими струями воды, задерживаясь до последнего {не то, чтобы из-за собственной стеснительности // не после всех тех раз, когда ему приходилось представать полностью обнаженным перед десятками ученых, жаждущих понять как эрскину удалось, то, что удалось}, упирается руками в плитку керамическую, подставляя плечи покатые широкие под напор обжигающе горячий {холод всегда им воспринимался хуже, чем жар обжигающий, пламенный} - мысли чтоб хоть отчасти собственные прочистить да успокоиться {но куда уж там! не на чертовом адреналине, который выводится даже из его модифицированного и по словам врачей щ.и.т.а  уже давно мутировавшего в хомо-абсолютус организма в не очень стремительные сроки} и проклинает свою же запредельную силу - ведь по сути дела - никто кроме него не виноват в том, что перед этой треклятой затяжной миссией в очередной жопе мира, куда их со "с.т.р.а.й.к.о.м." отправил фьюри причинять добро и свет {роджерс не вполне уверен, что этим делом не должны были заниматься совсем другие и куда более легальные, чем щ.и.т. службы, но кто ж его спросит-то?! одноглазый манипулятор давил за его прущий из всех щелей патриотизм и заставлял роджерса вспоминать, что тот давал присягу. не то, что стив жаловался в принципе-то на свою эйдетическую память, но в целом итог был весьма себе предсказуемый - пришлось брать свой отряд и выполнять приказы!} - он умудрился вырывать из стены трубу подачи холодной воды в своей личной душевой. хотя, если честно то, в свое оправдание честь, гордость и далее по списку американской нации может смело сказать, что если б его не выводили некоторые особо не сносные субъекты, то он и не ломал бы казенное имущество. но это, как говорится из разряда несбыточных. не то надежд, не то мечт. стив еще не определился, если честно о чем ему вообще стоит мечтать и на что надеяться. потому, что пока что в эту самую секунду единственное, что он хочет сделать это придушить паршивца, который с непробиваемым упрямством пытается взять его измором или что еще более вероятно пытается выяснить каков предел капитанскому терпению. что ж учитывая сегодняшнее - терпелка и без того короткая у стивена закончилась.
[indent] стив не спешит, правда, ибо ему-то куда торопиться {в квартиру казенную, напичканную прослушкой, к пустому холодильнику и холодной кровати?!}, прикрывает глаза и считает удары собственного сердца, которое рвется из груди, как заполошенное // срываясь на какой-то поистине сумасшедший ритм {да-да, это все так просто сейчас списать на отголоски того самого адреналина, на котором капитан америка был повернут еще во время своей юности в пре-серум версии; иначе бы не рвался в драку каждый божий день; но потомки отчего-то считают это верой в справедливость и кто такой роджерс, чтоб развенчивать их заблуждения?!}. стив не спешит, еще и хотя бы потому, что искренне верит в то, что у рамлоу хватит остатков его и без того скудного благоразумия и инстинкта самосохранения, чтобы не усугублять ситуацию {в том, что брок наличие той самой «ситуации», как минимум должен осознавать роджерс себе сомневаться не позволяет} и убраться с его глаз подобру-поздорову. потому, что стиву думается, что стоит ему только увидеть этого идиота в непосредственной близости, и он собственноручно выбьет {или вытрахает – тут уж как получится, загадывать даже сам стивен не берется; а статег он ой, какой не плохой} из него ту дурь, которая заставила рамлоу броситься под пули. и не то, чтобы ранение было серьезным - вовсе нет, пуля прошла по касательной, царапнув плечо, но тот факт, что рамлоу словно напрашивается - выбивает у стива почву из-под ног.

[indent] потому, что в тот момент, когда рамлоу схватился за простреленное плечо; стив в очередной раз принял как данность тот факт, почему же на службе не одобрительно относятся к личным отношениям между сослуживцами. потому, что ему пришлось взнуздовать себя и сажать собственноручно на короткий поводок, чтоб в тот же миг не рвануть навстречу, не прижать к себе, не убедиться в том, что с броком все в порядке. тревожные звоночки логического мышления о том, что собственно они с броком ни в каких, кроме служебных {и это самое печальное} отношениях не состоят, впрочем капитаном америка услышаны, если и были, то проигнорировались, равно как и все то, что стив считал для себя неудобным и ненужным.
[indent] если б он всегда следовал букве закона и устава, то едва ли бы в сорок третьем ринулся за баки в аззано {филлипс ведь твердил, как заведенный, что надежды нет, что похоронка уже выписана на имя сержанта джеймса бьюкенена барнса, а сердце стива надрывно азбукой морзе выстукивало – жив.} и спас бы больше четырех сотен человек, стал бы капитаном америка со своей диверсионной группой, отправил бы "валькирию" во льды, потому, что как оказалось одной лишь пегги картер было ничтожно мало, чтоб он малодушно хотел продолжать жить. он верно тогда ей сказал: это был его выбор. выбор не жить больше в том мире, где нет баки барнса.
[indent] стив знает, что в этом веке, новом, двадцать первом, все еще порою оглушающем, выбивающим у него из-под ног почву {ч у ж о м // чуждом ему парню, обычному бруклинскому выросшему на великой депрессии да второй мировой - и кому ты лжешь стив?! где тот мальчик и где ты нынешний?!} - отношения между двумя мужчинами во всяком случае в соединенных штатах америки уже не запрещены и даже в принципе не особо порицаются. стив знает, что за его желания {н и з м е н н ы е} никто не станет запирать его в доме скорби и лечить лоботомией да электричеством.  стив знает, что это разновидность нормы. стив боится все равно отпустить себя. стив просто напросто не знает каково это желать себе кого-то. да и в принципе каково это - ж и т ь.
[indent] наверное, потому, что никогда и не пробовал, на самом деле этого делать. в бытность обычным парнем из района эмигрантского, когда каждый день приходилось выживать; когда ни один из них с лучшим другом не знал хватит ли денег на аренду продуваемого со всех сторон их с баки скворечника и в то же время на скудный провиант, чтоб перебиться до очередной зарплаты и остаться при этом при крыше над головой и с хоть относительно, но заполненным желудком; когда каждый новый прожитый день воспринимался за благословение - бруклин в те время уж точно не слыл респектабельным районом; когда всё время стив был сосредоточен только на том, чтобы не сдохнуть от очередной простуды // приступа астмы // рахита // сколиоза и остальных хронических болячек - он никогда не позволял себе человеческих простых слабостей - за них двоих тогда жил баки. его баки. его лучший друг. яркий, лучистый, солнечный, игривый баки барнс, любимец женщин, ловелас, повеса. это баки разбивал играючи сердца, лихо отплясывал свинг, а стиву вполне хватало места в первом ряду в пьесе под названием "жизнь".
[indent] а, уже после введения сыворотки ему и некогда собственно-то жить было: сначала были ти самые дурацкие гастроли, когда он цирковой обезьянкой сенатора бранта скакал по сцене со своим собственным кордебалетом {ловя раз за разом обещания и о фронте и о собственном взводе}, а после аззано были ревущие коммандос {и баки! живой баки. пусть изменившийся, переломанный пленом, но стоящий неизменно за левым плечом своего капитана!} и след шмидта, по которому роджерс следовал охотничьей гончей, уничтожая все и всех на своем пути. оттого и смешно ему изредка становится, когда о нем говорят, что он, дескать, пацифист, а стиву вспоминается база за базой, на которых они с командой не оставляли живых. и сколько ж крови на его руках?! по локти ли аль по плечи? роджерс думает - он в ней з а х л е б н у л с я уже давным давно.

[indent] обернув бедра пушистым белоснежным полотенцем, роджерс неспешно направляется к собственному шкафчику в душевых "с.т.р.а.й.к.а.", благодаря бога, провиденье и службу снабжения щ.и.т.а за этакую излишнюю расточительность. копошась в сумке со сменной гражданской одеждой, он не сразу отсвечивает, что находится в раздевалке ни один, но чувствуя чужой взгляд меж лопаток обнаженный, как в прицел винтовки дальнобойной, он непроизвольно ведет плечами из стороны в сторону - так смотреть мог на него только один единственный человек. которому не смелости, не безумия не было не занимать. брок рамлоу. собственной персоной. личное безумие стивена гранта роджерса.
- а я ведь так надеялся, что у тебя хватит ума уйти пораньше, - смакуя, каждое слово, произносит полковник роджерс, не оборачиваясь, стискивая хлопок футболки яркой с принтом неоднозначным в широких собственных ладонях. что ж по всей видимости, он очень сильно переоценил степень благоразумия собственного подчиненного. и хвала небесам, они сейчас одни. потому, как сдерживаться стив уже задолбался. он – тоже человек и все человеческое ему не чуждо.

И, если хочешь, обернись, закричим нужные слова.
Пока зима не убрала нам с тобой руки в рукава,
- бери мои ладони и пальцами распусти мои.
Сбереги мою нежность.

[indent] что ж стоило признать хотя бы для себя очевидный и неоспоримый факт - брок грегори рамлоу был полной противоположностью стивена гранта роджерса. они были тотально // глобально // губительно и диаметрально противоположны ^{{параллельные прямые, что никогда не смогут пересечься}}, как внешне - словно лёд и пламя - белоснежный, лощенный {взращенный, как правильно сказал тогда тони в пробирке, оттого и чувствует до сих пор себя стивен только лишь всего-то навсего экспериментом, проектом!} стивен, к которому сколько не проводи времени на солнце загар не прилипал, с волосами золотыми цвета пшеницы, с глазами лазури небесной апрельского утреннего яркого неба и темноволосый, смуглый, поджарый, гибкий, перевитый всюду {стив сбился уже со счета, сколько раз облизывал взглядом фигуру командира} тугими линиями раскаченных до запредельных возможностей мышц.

[indent] так и изнанкой обладали разной: стив завсегда предпочитал конструктив и холодную хватку разума - просчитанные риски и варианты развития событий, вычленение главное и разбивка плана на составляющие; брок же на работе горел, полыхал адским пламенем, сжигая всех на своем пути, матерился на чем свет стоит, выписывал всем профилактических, как он сам высказывался "пизлюдей" и готов был вцепиться в глотку даже фьюри за своих волков.

[indent] они были н е с о в м е с т и м ы.

[indent] стив всегда умел, чего уж там греха таить, держать свои эмоции и желания под контролем {ему приходилось это делать - капитан америка должен уметь владеть собой // капитан америка не мог подвести тех, кто в него верил // капитан америка был непогрешим и свят - от этого еще смешнее и горше} - иначе было бы и не выжить ему тогда в свое время, родившимся настолько н е п р а в и л ь н ы м. но ведь он никогда не пытался быть и // или казаться идеальным. он просто был правильно воспитан матерью-католичкой {отца стив не помнил, но знал, что был зачат, когда тот приезжал во время первой мировой войны на побывку и умер, служа своей стране в сто седьмом пехотном полку}; он знал, как и когда нужно поступать правильно {никогда система собственных координат сбоя не давала} и верил в людей. не мог не верить {если не верить в тех, с кем жизнь свою проживаешь, то есть ли в этом всем какой-то смысл?!}. и не научился просто жить иначе // не понимал как. и перестроиться под реалии этого века сумасбродного, в котором все еще продолжал чувствовать себя синим китом выброшенным на берег океанский, все еще не мог. справляться с новым вооружением, техникой было просто... обучаемость у супер-солдата была все-таки на высшем уровне - спасибо сыворотке и собственному упорству надо в этом плане отдать должное; а еще он умел не только слушать, но и слышать. но... вот во всем остальном, как был тем самым парнишкой-художником из бруклина, так им и остался. жившим в тени друга лучшего - того самого, которого до дрожи, до стиснутых до скрипа зубов, до болезненного надрыва сердечной мышцы не х в а т а л о.

[indent] стив знает, что чувство остро замешанное на похоти ни к чему хорошему не приведет в конечном счете. стив понимает, что отношения - это перво наперво череда компромиссов и взаимных уступок // это работа в первую очередь над собой {не желание, изнуряющее // изматывающее}. стив осознает, и то, что его влечет к броку, потому, что ему всегда нравились именно такие, как рамлоу. живущие на полную, отдающиеся своему делом всей душой, горячечные. стив мысленно рисует себя тем самым глупым мотыльком, что готов сгореть в пламени живого, дикого, неприрученного огня. стив не может оторваться от взгляда этого янтарем горящего и гулко сглатывает в тишине общих душевых. стив знает, что пропадает в броке грегори рамлоу весь целиком и без остатка.

[indent] стивен криво улыбается, дергая уголком губ, и впиваясь взглядом пристальным, к месту пригвождая, нагнетая ауру собственного образа, в котором сам себе позволил затеряться, не решаясь этому миру {броку в частности страшнее всего - высмеет и попользовавшись скорее всего бросит ведь!} показать себя реального // настоящего - быть капитаном, куда проще // легче // понятнее, чем стать снова просто стивом. парнем, который всего-то навсего скорее всего и тогда себе бы места в мире не нашел, не то, что в этом веке новом. но все еще насилу сдерживая собственных демонов, коих кормить с руки полосками души расхристанной своей уже давным давно привык ночами одинокими, когда сил не находилось на борьбу больше.

Знаешь, мне немного жаль грустный свет туманных звезд.
Там небесным кораблям негде бросить якоря -
кто-то солнце не зажег.

[indent] стив знает, что так нельзя. стив понимает, что не должен. а еще стив осознает, что слишком устал быть сильным. он в пару шагов покрывает между ними с броком расстояние, ничего впрочем не отвечая на реплики рамлоу {к чему сейчас это пустое сотрясание воздуха?!}. и касается невесомо пальцами плеча, не задевая пулевого ранения, всматривается в глаза - дикие, тигриные, нарушая своим вторжением в личное пространство с десяток правил и регламентов разом - плевать, на самом деле плевать, стив тоже человек. живой. с сердцем, что заполошено так стучит в висках речитативом рваным. и он так устал за него {брока} бояться. так устал его себе одному желать. так устал с этим бороться всем своим нутром растревоженным, задетым, заведенным до предела.

[indent] стиву до невозможности запредельной {осязаемой, повисшей меж ним и броком} хочется рассказать {еще лучше прокричать с надрывом // насадно} о том, что он слабый, обыкновенный и вовсе не такой уж и взрослый, а наивный мальчишка, влюбленный в самого, что ни на есть неподходящего ему человека {а в том, что брок не тот, с кем бы его хотела видеть рядом мама сомневаться вот уж точно не приходится}. его мама, наверняка, стив уверенный, в гробу переворачивается и ни раз и даже ни дважды, потому, что её мальчик, в которого она вложила столько сил и упорства в итоге влюблен в мужчину, который разменял уже свои сорок лет и у которого не язык, а помойка. и который сейчас так запредельно близко.  впервые на памяти стива они с броком могут соприкоснуться телами, слиться воедино. и стива от близости этой коротит. ему стоит {ему н е о б х о д и м о} напомнить себе самому, что на сексе не строят отношений. особенно тех, во всяком случае, к которым стремится сам стивен. настоящих.

[indent] вот только роджерс пьян этой близостью; запахом брока перебивающим все прочие - оседающим на рецепторах, дурманящем, сладко-терпким, но горчащим осознанием, чтоб быть может броку-то и надо только лишь тело для траха. а сам стив счастлив только тем, что можно коснуться // почувствовать // и быть может осознать всю степень собственного безумия, круто замешанного на противоречиях собственному бытию, ровно выверенному по курвиметру. а брок чертовски красивый - невероятно // запредельно просто. особенно сейчас. когда так близко. когда можно потянув носом, вдохнуть его запах, осевший на нёбе соблазном. это в стиве не только влюбленный мальчишка едва-едва жизнь унюхавший говорит... а тот же самый художник, которого стив в себе давить привык уже давным давно.

[indent] - не догадываешься? - голос хриплый, насадный, осевший, и глаза в глаза, а руку с плеча стивен так и не убрал. ему нужен этот контакт тактильный. ему нужно в принципе куда большее, но он все еще помнит о харассменте и прочем, что может усложнить им обоим с броком жизнь, даже если отбросить в сторону регалии и звания. стив делает пару шагов вперед, чтобы впаять брока в стену: - ты не должен был подставляться, - нарекает он порицанием своим собственным, и не спешно, осторожно, словно зверя дикого { как будто брок от такого зверя чем-то отличается!?} укрывает всем собой. - я чуть с ума не сошел, когда понял, что ты можешь умереть.

[indent] "работа. ага, как же!" - мысленно хмыкает - тире - фыркает полковник роджерс, на лице которого мыслительный процесс не отражается вовсе - умение делать лицо кирпичом ему, ох, какую службу сослужило в пору его ручной "цирковой обезьянки" сенатора брандта, да актера голливудского {ах, да... добрые люди ему показали насколько он вопиюще был в свое время популярен - от того от себя самого отмыться хочется и думается снова и снова, что эрскин едва ли ему такого будущего хотел бы и был бы прав, если от него отказался - но в итоге мы имеет, что имеем}.

[indent] ну и заодно можно воздать спасибо способностями к мимикрии и наташе романофф в качестве лучшей подруги. так, что при всем своем внутреннем возмущении роджерс ^{{о, чудо}} не пытается  даже пока что, вытрясти из брока рамлоу душу, хоть и хочется этого несказанно как. просто все еще подушечки его пальцев покоятся на плече его подчиненного. и уже это учитывая их не двусмысленное положение можно рассматривать как харассмент. даже не смотря на все откровенные провокации внезапно сейчас почти что утихомирившегося рамлоу. в любом случае будет виноват стивен, которого просто напросто ведет от близости мужчины, кто без спроса у него на подкорке поселился.

[indent] стив много чего бы мог рассказать об этой самой работе, и о фрагментации, которую практикует николас {одноглазый сукин сын, к которому особого пиетета, как к тому же честеру филипсу стив, как бы не пытался испытывать не в силах}, и который, собственно говоря, сам ему изначально выписал допуск уровня восемь, и о том, как все кому не лень продолжают его сношать в мозг отчего-то забывая о том, что он вообще-то уже давным давно ступил за пределы возможностей "homo sapiens", перешагнув ступени эволюции и став "homines absoluta". стив мог бы рассказать о том, что он задрался играть в "золотого мальчика" америки. стив хотел бы рассказать о многом. стива сдерживает вся та же поправка о неразглашении. стива почти пытается сдержать уверенность в том, что для брока рамлоу он не больше, чем очередная зарубка на спинке кровати {капитану - горько, стиву почти что смешно, от того, что он-то сам себя особенным считать не привык}. - ну, в отличие от тебя у меня абсолютная регенерация, рамлоу, - все так же чеканит привычно капитан - тире - полковник, отчитывая командира своей личной группы поддержки за сумасбродство и излишнее геройство, которое было вовсе не к чему. - я не считаю себя бессмертным,  - смешок чуть слышный издаст, ибо стива правда умиляет столь в кавычках лестная характеристика его способностей. - и именно поэтому, я всегда просчитываю риски с вероятностной погрешностью в пару тройку процентов, брок, - на имени голос дает сбой, проходясь откровенной лаской по буквам.

[indent] стив знает, что собственноручно нарушил собственные же свои правила и свою зону комфорта, в которую до сего пускал лишь избранных - изредка мстителей, но каждого из них по определенной причине, но при этом без тени сомнений. стив понимает, что едва ли от такого опытного военного, стратега и в принципе прекрасного командира, как рамлоу могла укрыться такая мелочь вроде бы. - да как будто ты переживаешь,  - хмыкает едко, жестко роджерс. - по этому поводу особо сильно. - насмешливо приподнятая бровь левая понукает брока к очередному приступу откровенности.

[indent] а после стив {не кэп вовсе} спотыкается об это движение вполне себе невинное губ брока навстречу его собственным. и ощущает прикосновения неловкие, словно {бы?!} смущенные к собственной обнаженной коже. прижимает к себе брока, проводя пальцами по коже обнаженной над резинкой штанов тактических аль спортивных. и одним слаженным движением разворачивает брока к себе спиной, внимая в себя и стену одновременно. - стив, меня зовут стив, - гулко, рвано, жестко. и вместе с тем не в силах остановиться стивен приспускает штаны брока  вместе с бельем, скользя подушечками пальцем по сжатому колечку мышц. - а ты хочешь, чтобы я тебя наказал? - шепчет прямо на ухо. - останови меня, если я тебя не правильно понял, брок. если ты скажешь "нет", я остановлюсь.

[indent] стив сглатывает гулко и отступает на шаг крошечный, когда голос хриплый продирает его всего от макушки до поджавшихся на краткий миг пальцев ног - это не капитуляция вовсе - а так стратегическое отступление, чтобы сделать переоценку собственных сил {ментальных_душевных, которых и без того осталось так мало - вытрясло все их этой пыткой извечной, как сама жизнь - желанием быть чьим-то, принадлежать кому-то своему, особенному, единственному; тому самому - правильному партнеру, о котором он когда-то трепался для пегги картер} и снова бросится после в наступление. но брок такой нестерпимо горячий - о б ж и г а ю щ и й  нутро нежное {что стивен грант роджерс привык прятать за взглядом равнодушным и сведенными вглубь переносицы бровями} - терзающий что отказаться от него вот прямо сейчас у роджерса нет ни единой возможности. он слишком хочет его себе. только себе. рамлоу ядом словно отравил сознание всегда прилежно здравомыслящее. рамлоу словно проник под кожу и зудит там, не давая ни минуты покоя. от него коротит сознание. от него сбоит сердце. от него нет спасения даже во снах. стив слишком долго боролся с собой. стив слишком долго не позволял себе быть живым. стив так хочет просто узнать каково это быть с кем-то таким, как брок. и пусть, он будет тем самым мотыльком, что сгорит в пламени неприкрытом живого огня - пусть. зато он будет знать каково это - гореть в ком-то так яростно, что хватит на тысячи солнц.

[indent] роджерс проводит с благоговением и восторгом почти что детским {впрочем кому он лжет - так и есть - д е т с к и м!} по бокам брока ладонями своими широкими, оглаживая, наслаждаясь упругостью живого жаркого идеально сложенного тела {он знает, правда знает цену такому телу, даже не смотря на то, что его собственное ему досталось в качестве подарка от эрскина} и шепчет: - прости, не хотел тебя напугать. просто ты такой... - он знает, что наверняка сейчас алеет ушами и от наглости собственной и от голоса этого так на его собственный едва ли похожего - томного, с поволокой и от того, что он действительно себе позволяет все это: прикасаться вот так откровенно, наслаждаться этим всем. быть тем, кем не позволял себе никогда впредь. быть собою настоящим. тем стивом, которого рьяно в себе закапывал годами напролет. - красивый. увидел тебя впервые и... боже... ты же правда, не против? - он целует его в шею, неспешно, а после все же делает то, о чем ему так сладко мечталось во влажных снах - лижет, оставляя широкий размашистый след от своего языка от уха до  плеча. - дурею с тобой. никогда не вел себя так. всегда умел держать себя и свои желания, своих демонов под контролем. а с тобой не могу, - заполошенно признается роджерс, чуть прикусывая за кадык и и поднимает снова взгляд затуманенный похотью на лицо почти что своего {о, боже мой! неужели это действительно происходит?!} - я... мне не стоило... - стив сбивается и краснеет еще больше. потому, что и вправду поведение его выходит за все рамки приличий... и он виновато закусывает нижнюю губу, а когда брок начинает говорить и вовсе распахивает свой рот в удивленном "о", теряя себя в пространстве и времени.

[indent] и как итог расплачивается тем, что оказывается сам вжатым в стену душевой общей в треклятом трискелионе. правда, вжимается он лопатками и как говорится - спасибо господу за малые милости! брок целует снова сам, перетягивая инициативу на себя и не то, чтобы стивен был против {ищите дураков в другом месте!}, но вот не зная куда еще деть свои руки, ставшие такими в миг неловкими, он не находит иного варианта, как умостить их на талии рамлоу, обнимая, беря в кольцо и переплетает пальцы собственные на пояснице собственного подчиненного, который сейчас толкается языком к нему в рот - умело так очень толкается {не то, чтобы у стива был такой уж впечатляющий опыт - да, он не девственник вовсе, но... детство и юность в гомофобном веке быстро прививают мимикрию} и не отпускает ни на миг - стив задыхается {полыхает, сгорает под этими прикосновениями}. и шумно стонет на всю душевую скорее всего когда чувствует прикосновение жестких мозолистых пальцев, обхватывающих его изнывающий, жаждущий прикосновений член. он заковыристо ругается сложной матерной конструкцией на французском {что ж гейб мог бы им, наверняка, гордится, как самым своим прилежным учеником} и звонко ударяется затылком о плитку, чтоб хоть как-то понизить градус собственного возбуждения и не спустить позорно в ту же самую секунду, когда рамлоу беззастенчиво оглаживает его внушительный {спасибо еще одно эрскину - вымахало, так вымахало все} стояк.

[indent] стивен трясет головой из стороны в сторону, как тот самый шелудивый пес из ближайшей подворотни, которого они с баки на пару подкармливали, когда было чем и когда они сами нае подыхали на пару от голода порою деля одну кружку чая да ломоть хлеба на двоих - считая это ужином. - я... я... не знаю, - честно признает он, потому, что - ну, конечно же, он смотрел порно {и кто его за это станет винить-то?!} и знал, о чем именно сейчас толкует брок... вот только ему кажется, что уже это будет за пределами его возможностей сохранить хоть какое-то подобие рассудка.  - может, хотя бы не здесь? - предпринимает он {жалкую, как ни крути} попытку воззвать к здравому смыслу - непонятно правду чьему - своему, который позорно стек к головке его члена или брока, который только что предложил ему оральный секс прямо в душевой.

Цунами между нами, мы тонем в океане
И скованы желаньем, ловя любви волну
Цунами между нами и мы не властны сами
Над нашими сердцами, у нежности в плену
ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх

[indent] стивен не может противостоять стихийному бедствию имя которому брок рамлоу, что тайфуном кружит его, заставляя терять ориентацию в пространстве и времени, растворяться в нем, оставлять бремя капитанское где-то там за пределами этой душевой, превращая в скромного, продолжающего краснеть ушами и щеками перманентно - совсем еще юного мальчишку стива роджерса, который всегда пытался быть правильным, но знал насколько он, на самом деле, отличается от всех остальных. с каким изъяном был рожден, тем самым, пред которым даже сыворотка супер-солдата оказалась бессильна. да, стиву нравились женщины: он их уважал; он, как эстет и художник всегда мог оценить красоту женского тела, плавные линии и изгибы. стиву нравились женщины, да: просто стив не желал их. он всегда был поглощен властной силой мужского естества, завораживающего своей энергетикой неуемной, животной, пульсирующей, такой пьянящей.

[indent] насколько, на самом деле - они с баки отличаются. с его баки, который мертв уже столько лет подряд. с его баки, которого стив, наверняка, предает реакциями своего тела, своим темным желанием. и тем чувством что ярким всполохом, прорезает все его естетство; его суть, душу и сердце вскрывает, выворачивая наизнанку. потому, что лгать стив не умеет, и уж тем более самому себе - брок рамлоу пробрался ему не только под кожу, он умудрился влезть стивену в душу. намертво. накрепко. стив только так всегда и умел - никогда не знавал полумер, не принимал половинчатых решений и не отступал. если уж вляпывался в человека, то навсегда. так было когда-то с баки, с самого детства бывшего его второй половинкой, частью второй его души. так случилось теперь вот и с рамлоу, которого хочется узнать, с которым хочется быть. с которым хочется стать снова стивом - вернуться в довоенный бруклин, сбросить ярмо капитанского щита и ловить губами его поцелуи, пропускать меж пальцев пальцы жесткого колкого вороха смоляно-черных волос и наслаждаться близостью родного_близкого_кромешно важного существа. снова хотя бы на миг пусть краткий, но ощутить себя простым парнем из бруклина, который умер когда-то в зиму сорок пятого и не смог вернуться с войны, которая капитану америка заменила жизнь обычную.

[indent] стивен не может отказаться, не может воспротивится, не может запретить {ни себе самому, ни уж тем более броку что либо}. стивен слаб, стивен все еще, не смотря ни на что, человек, который тоже желает быть о б ы к н о в е н н ы м. стивену слишком хорошо сейчас, чтобы думать о том, что это все попахивает как минимум нарушением устава "щ.и.т.а" в статье о запрете личных отношений между агентами, как максимум скорее всего тянет на тот самый пресловутый харрасмент, о котором его предупреждали мария хилл и фил коулсон. стив лишь знает, что ему всегда было начхать на те самые правила, которые ему мешали. иначе бы он не сорвался тогда под аззано, не спас бы две сотни людей, не вернул бы своего баки.

[indent] стив снова прикладывается головой о плитку, и та трещит от напора его противоударного затылка, а он прикрывает на миг глаза, потому, что это уже за пределами его благоразумия, его мироздания и стонет надсадно, не в силах удержаться, скрыть собственные желания и эмоции, что вызывает в нем этот невозможно желанный мужчина, который стек к его ногам. рот у рамлоу шелковистый, и губы растягиваются так сладко вокруг его изнывающего, текущего, жаждущего_нуждающегося члена. у стива ведь никого не было после баки. после того их последнего раза перед взятием золы. скомканного, торопливого, жадного и жаркого смущенного секса в палатке посреди заснеженных альп, что росчерком алым разделили жизнь стивена на "до" и "после". он качает головой из стороны в сторону, язык отказывается ему повиноваться и все слова вмиг испарились из головы. он только и может, что касаться лица брока пальцами своими, очерчивая скулы эти острые такие, что кажется об них и порезаться можно. проходиться подушечками по губам этим невозможным, таким желанным и сглатывать гулко, просяще, чуть ли не срываясь на скулящую мольбу дать ему возможность получить разрядку, высвободить его от этого возбуждения, что скручивает в узел все внутренности.

[indent] он все же делает над собой усилие {он же сверх-человек, разве нет?!} и опускается на колени, становится на них рядом с броком и сцеловывает свой вкус с его губ, проходится ладонями по телу вылепленному с такой идеальностью в деталях, что кажется его творил сам пигмалион, чтоб после оживить свою галатею, вдохнуть в неё жизнь. смотрит в глаза эти тигрино-звериные, поволокой поддернутые и шепчет в губы своему любовнику {они ведь теперь любовники, правда? оральный секс это же тоже секс? стив все еще с трудом владеет всей этой новомодной терминологией}: - не знаю. ты мне скажи. у меня никого не было с сорок пятого года.

[indent] роджерс садится, упираясь в стену спиной и тянет на себя брока, оглаживая бока мужчины ладонями, притирается кожа к коже, задыхаясь от переизбытка эндорфина и адреналина вспрыскиваемых в его кровь прямо в это мгновение {хвала эрскину и сыворотки, что ему больше не грозит погибель от приступа астмы бронхиальной, что была его тенью с самого рождения}, он целует эти губы сладко-горькие, погибая от контраста жуткого в своей извращенной правильности: - мы все еще можем уйти отсюда, я не собираюсь отступать, брок, - сообщает он рамлоу прописную истину своего бытия, константу его личности, в которой никогда не смел сомневаться. единожды приняв решением и сделав выводы, стивен грант роджерс никогда более не изменит самому себе.

Силы во мне остаётся немного, чтобы тебя держать.
Слово одно и молчать у порога, что-то ещё решать.
Нам в темноте хватит света ночного, губы ответ найдут... ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх

[indent] стив краснеет, стив не отводит упрямо взгляда поплывшего своего, стив задыхается {враз словно вернулась застарелая астма, о которой он и не вспомнил с года сорок третьего}; стив боится, что стоит ему только лишь раз сомкнуть веки и все это развеется пеплом, обернется горячечным влажным сном, что закончится пробуждением в холодной постели его одинокой квартиры. стив до одури боится быть поспешным, показаться наивным слишком или не опытным или еще каким-либо, что позволит броку его оставить. стив боится, что не сможет уже больше б е з брока жить. он тянется снова к губам этим припухших, потерявшим всякое приличное очертание и снимает их, толкаясь языком, искренне надеясь, что не растерял и без того сомнительных своих навыков в поцелуях. у них всегда вел баки, всегда подначивал, всегда заставлял более смущенного, невинного, ранимого во многом стива двигаться навстречу, открываться, доверяться...

[indent] - не врал, дефрагментировал, - фыркает он в губы рамлоу, не желая сейчас распространяться на эту тему, не желая вообще сейчас думать о том, что романофф излишне озабочена после нападения на нью-йорк читаури устроить его личную жизнь и пристроить в правильные руки. как будто стив не в состоянии сделать этого сам. как будто он - её ребенок. как будто ему не двадцать пять и не знает, как устроен этот мир. и на самом деле большинство из этих утверждений более, чем правда. но... стив никогда и не за что никому не признается насколько он все еще порою чувствует остро, что он лишний в этом мире, как его порою охватывает паника и давит на виски одиночество собственное, избранное им в наказание за то, что он оказался не способным уберечь своего нареченного. впрочем, едва ли он и сейчас способен на рефлексию и продолжение затяжной депрессии, против которой оказались бессильны все психологи штатные "щ.и.т.а". не тогда, когда на его коленях сидит брок рамлоу - горячий, как грех, желанный, как рождественский сочельник на пятилетие. он откидывает голову, открывая беззащитную шею, впиваясь пальцами длинными своими художника в бедра любовника {наверняка на утро там расцветут лиловые росчерки его пальцев синяками болезненными - стив не умеет себя контролировать в такие моменты, никогда не мог; оттого и позволял вести баки, даже когда сходил от желания подмять барнса под себя и оттрахать до изнеможения; но страсть и похоть не лучшие помощники, они дурманят сознание и отравляют рассудок, превращая стива в раба первобытных инстинктов животных}.

[indent] он снова прячет глаза под ворохом своих ресниц пушистых, когда слышит голос брока этот томный, хриплый, приходящийся щекоткой сладостной по каждому атому его усовершенствованного тела и невольно поджимает губы слыша о прослушке в своей квартире. не то, чтобы он этим фактом особо удивлен или разочарован, просто не думал, что даже командир его группы огневой поддержки в курсе столь нелицеприятных нюансов его жизни и на эту тему он еще в обязательном порядке поговорит и с николасом, и с наташей. ему есть что сказать о личных границах и о правах его, как человека и личности и о многом другом, о чем быть может он и смолчал бы в веке своем, но не сможет в этом мире все еще для него чужеродном. - но... это... - он сбивается, не зная, как правильно подобрать слова, как донести до брока тот факт, что для него это не просто быстрый, торопливый акт совокупления, что он хочет куда большего. много большего на самом деле. что для него это важно. и крайне нужно. но ни словом об этом собственно не может обмолвиться, потому, как не особо уверен в том, что для рамлоу {того, кто только что брал у тебя в рот, едва ли теперь уже следует называть по фамилии} это не является чем-то обыденным и банальным... или что еще хуже... просто тому захотелось трахнуть капитана америка или быть им трахнутым. тут уж не важно. стив не хочет быть телом для траха. стив не может отказаться все равно от того, что дарует ему судьба этой ночью, даже если после придется страдать от осознания собственной использованности. - мы... можем не спешить, на самом деле, - блеет он жалко и тут же исправляется, под пристальным взглядом обжигающим, растворяющим его словно кислотой серной до самых костей, -  но если ты хочешь...

[indent] отпускать брока с колен не хочется и заниматься э т и м в душевых в принципе тоже не особо - он научился в веке новом, чего уж тут греха таить ценить комфорт. когда есть возможность лечь на чистые белоснежные хрустящие простыни, заботливо выглаженные приходящей дважды в неделю прислугой {он не собирался нанимать горничную, за него это сделал старк, сказав, что это подарок его "капитану сосульке", а отказаться от услуг мексиканки с тремя детьми, для которой это был единственный источник дохода роджерс никак не мог}, включить кондиционер и знать, что в холодильнике есть много вкусной еды, хороший дорогой светлый лагер, а на кухне его дожидаются сигареты и пепельница... в общем, да, к благам цивилизации стивен привык очень даже быстро. к кофеварке, посудомойке, стиральной машине, к тому, что можно сотни мелких дел делегировать умной технике, стоит только научиться с ней работать... и он пытается, старается по крайней мере выглядеть хоть чуточку более расслабленным, чем есть на самом деле, когда сдержанно кивает и добавляет: - конечно. конечно, да.

[indent] у стива все реакции тела выкручены на максимум, оттого он инстинктивно выбрасывает вперед правую руку, ловя тюбик и краснеет читая этикетку, гласящую, что это "смазка для анального секса" и глотает ком горьковатый осознания, что брок для чего-то таскает её с собой на службу, а... стив слишком рационален, чтобы не думать о том, что он явно не единственный, кому лейтенант брок рамлоу делает такие прозаические знаки внимания. и от этого остро и неприятно царапает в груди, но стив не может отступиться, не может отказаться хотя бы пусть и так, пусть одноразово, пусть по-быстрому и в душевой трискелиона, но узнать каково это брать мужчину, который сводит его с ума с первой их встречи. и потому, он поднимается с колен и следует за броком, как привязанный, словно у того в руках поводок намотанный на кулак, обмотанный вокруг шеи стивена гранта роджерса.

[indent] стив вступает под тугие струи воды теплой, и ставит тюбик лубриката на полочку, заместо него беря в руки бутылку с гелем для душа, выливает себе на руки чуть-чуть этой терпко, густо пахнущей хвоей и апельсинами  жидкости  и растирает в пену. касается местечка сладкого за ухом у брока губами и шепчет: - кажется, ты для начала просил потереть тебе спинку? - он оглаживает пенными руками своими каждый изгиб желанного тела: проходится ладонями широкими своими по широкой груди мужчины, охаживает плечи покатые, прочерчивает косые мышцы спины раскаченной... спускается ими ниже... с одной стороны к пояснице, другой к дорожке жестких черных волосков, не переставая при этом расчерчивать касаниями губ своих шею брока, чуть всасывая кожу сладко-солоноватую. опускает ладонь на пах, сжимая в кольце пальцев стоящий член, трет большим пальцем головку, покуда второй рукой благоговейно касается округлых ягодиц и шепчет хрипловато: - думаю, что я все еще помню, что от меня требуется, - хотя впрочем... он редко бывал после сыворотки с баки сверху, слишком тогда все еще боялся силы своей. вот только отказываться от предложенного стивен тоже не может, и оттого он все же тянется за смазкой, опускаясь на колени и отталкивая руки брока. сам раскрывает его и выдыхает жарко на сжавшееся колечко мышц, и прежде, чем предпринять что-то еще звонко произносит: - обещай, что если что-то не понравится, ты скажешь мне сразу!