Все было нормально. Мирный дом, мирная комната, родной и привычный Люциус... с загнанным извиняющимся взглядом, словно стыдящийся своей жадности, сдавшийся терзавшему его голоду, что отступил перед лаской, вином, горячей ванной, недолгим временем покоя и предвкушением сна. Но таким, пожалуй, застать его было возможно чаще, чем сломленным и потерянным. Раньше.

Она отвела глаза и прошла к шкафам и комоду - проверить, убедиться, что эльфы выполнили ее указания в точности и перенесли все необходимые мелочи из ее, их спальни в ящики, на полки, на гладкие поверхности гостевой мебели.
Аппетит вернулся - хоть что-то. За ужином Люциус почти ничего не ел, и ее это беспокоило, но не в первую очередь. У нее и самой кусок в горло не лез в обществе пожирателей и особенно - под ледяным взглядом нового хозяина Малфой-мэнора. К счастью, на нее он почти не смотрел, не считал нужным, жена опального Малфоя - лишь декорация, как подсвечник или гобелен, немногим больше. Редкий случай, когда избалованная мужским вниманием Нарцисса горько радовалась, что не является предметом интереса.

Поймав себя на том, что не может сосредоточиться на привычных вещах, разложенных в непривычном месте, она обернулась к Люциусу как раз в тот момент, когда он подал ей сложенный втрое лист, и с легким вздохом развернула тонкий качественный пергамент. Тонкая нить, связывающая отца и сына, теперь тянулась через ее подрагивающие пальцы.

Письмо к Драко было коротким, сдержанным, совсем не похожим на те, что она сама писала за прошедший год, и неприятно резануло торопливостью, подслащенной последними строками. Хотелось взять перо и дописать - быстро, порывисто, со всей неуемной любовью к мальчику, прошедшему через настоящий ад, к единственному ребенку и наследнику. О том, как опасно сейчас стало в Малфой-мэноре, о том, что выпавшая им великая честь сродни тяжкому бремени. О горячем желании видеть его, обнять его, обнять их обоих разом, как когда-то прежде, и больше не отпускать.

Нарцисса лишь коснулась подушечками пальцев пропущенной строки, вкладывая в жест невысказанное, прекрасно понимая, что Драко никогда этого не прочтет, и молча свернула письмо.
- Не будем тянуть с отправкой.
Чем раньше сын получит это сдержанное повествование, тем вероятнее и впрямь останется во Франции, прикованный распоряжением отца, невзирая на последние строки.
Домовой эльф явился мгновенно и тут же отправился в совятню, расположенную в одной из башен мэнора. Если письмо будет перехвачено, прочитано, выпотрошено любой из сторон... что ж, в нем нет ничего опасного. А то, чем ей хотелось заполнить пустую строку и что вложить между ними, осталось лишь в сердце.

Кровать, на которой сидел Люциус, оказалась жесче и неуютнее привычной, но Нарцисса заметила это лишь походя, почти не обратив внимания, иначе непременно пришлось бы думать о том, кто сейчас эту самую привычную, уютную и удобную постель занимает. Нет уж.
Она присела рядом, потом забралась с ногами и устроилась за спиной у мужа, придирчиво глядя на слегка подсохшую тусклую спутанную гриву своего слизеринского хищника, когда-то в прошлом гордившегося редким оттенком драгоценной платины, теперь унаследованным Драко. С растерянностью, будто не зная, как подступиться, провела кончиками пальцев по волосам, а потом за одно несложное заклинание, которым пользовалась сама немало лет, просушила их.

Цвет не вернулся. Тусклость, которая казалась ей налетом пыли и грязи, никуда не делась, лишь стала бледнее и как будто откровеннее, бесстыдно подчеркивая истину - у человека, год проведшего в Азкабане, не может быть холеных аристократически сияющих волос Люциуса Малфоя. И эта тусклость пугала ее, не желавшую видеть ничего подобного ни у себя, ни у мужа. Взяв было, но тут же отложив мягкую щетку для волос, которую нашла в одном из ящиков и положила на кровать перед тем, как взять из рук Люциуса письмо, Нарцисса прочитала второе заклинание, превратившее спутанные пряди в струящийся шелк. Гладкий, бледный, рождающий бесцветность не мягкой платиной, а жесткой убогой серостью, вплетшейся в поредевшую шевелюру безжалостно, обильно, бескомпромиссно.
Благородная седина, которой чуть больше года назад почти не было, которая прежде терялась в сияющем водопаде волос, теперь была видна так явно, что Нарцисса, получив в лицо еще одну порцию истины, отшатнулась. А потом запустила пальцы в истончившиеся, поредевшие, безжизненные волосы - одной порцией бальзама их было не спасти от сухости и старости. Закрыла глаза, пытаясь поймать эфемерное, прежде привычное ощущение шелка на коже рук и закусила губу, купая пальцы больше в фантазии, нежели в реальности. В неприятной злой реальности, где ее муж преждевременно старик. И, быть может, внутренне куда больше старик, чем внешне.

Еще одно заклинание - Нарцисса быстро и безжалостно подрезала посекшиеся неухоженные пряди, возвращая волосам Люциуса ровный срез и привычную длину. Переместилась к краю кровати, снова оказавшись рядом с ним, а не за спиной, призвала маленькую домашнюю аптечку, где хранились травы и мази на случай каких-либо неприятностей и коснулась костяшками пальцев голого бледного плеча.
- Нужно обработать порезы. Дай руку, пожалуйста. - И, чуть помолчав, добавила, помня о своей недавней реакции и не сомневаясь, что он помнит тоже. - Не волнуйся, я справлюсь.

Что еще должно "пройти само", Люциус? Седина в твоих некогда восхитительно шелковых волосах? Твой взгляд уставшего, побитого жизнью человека, такой непривычный и совершенно тебе не свойственный? Бледность, изможденность, явная обессиленность и слабость? Должны расправиться согнутые под невидимым, но тяжким грузом плечи? Должна вернуться уверенность в голос? Осанка мужчины, привыкшего побеждать, а не проигрывать? Надменный тон, легкость движений, аристократичность, которая так тебе шла? Что еще ты готов пустить на самотек, когда от тебя требуется лишь самая малость - просто протянуть руки женщине, готовой без лишних слов и причитаний обработать следы твоего отчаяния, и посидеть спокойно пару минут?

Отринуть бы и ей это. Отпустить вслед за Люциусом - и будь что будет. Словно семья Малфоев закончилась год назад, просто как те заблудившиеся призраки, что все еще верят в собственную телесность, они не в силах это признать, с этим смириться. Его усталость накатывала на Нарциссу волнами, каждый раз накрывая с головой, и каждый раз она заставляла себя выплыть, вынырнуть ради Драко или с укором собственной глупой наивности - еще утром, проснувшись в одиночестве, она в очередной раз изможденно, без всякой на то надежды, пожелала возвращения мужа. Любого, лишь бы живого. Тот, кто подслушал ее мысли, имел на редкость своеобразное чувство юмора.

Нарцисса не успела возразить, попросить снова, настоять, когда Люциус сдался без боя вопреки собственным словам и почти уронил себя к ней, скользнув пальцами по закрытой лишь тонкой тканью груди. Прикосновение заставило ее коротко вдохнуть, отозвавшись глубоко внутри - словно тонкая прочная нить потянулась от его пальцев к чему-то тайному, сокровенному, заиндевелому за этот год и дрогнула, передавая вибрацию, пробуждая, требуя, напоминая. Нарцисса едва удержалась, чтобы не поймать его ладонь, не прижать туда и так, как надо, как правильно, как просто необходимо. Ей - необходимо, но ему ли?.. Он уже дал ей сегодня понять, что физически едва ли на что-то способен, и последнее, что Нарцисса хотела сейчас - требовать от мужа такого, к чему он сам по любой причине не готов. Это не она провела год в Азкабане, не ей приходилось отдавать все самое чудесное, что есть в памяти, бесплотным духам в черных балахонах, выедающим души. Но мягкая, настойчивая, чуть болезненная пульсация не утихала в ее теле, требуя к себе внимания.

А потом он уронил голову, прижался щекой к ее виску, и Нарциссу раскололо надвое между желанием и еще одним приступом едва сдерживаемых слез.
- Люциус... - кто знает, чего в этом оборвавшемся сдавленном шепоте было больше. Она обняла его, обвила руками, как смогла, как дотянулась - шею, плечо, - потерялась лицом в волосах, едва заметно пахнущих пионом и закрыла глаза, дав, наконец, выход своей безудержной тоске по нему, ставшей особенно острой именно сейчас, когда тень его была рядом.
Они просто посидят вместе. Немного, совсем чуть-чуть, пожалуйста, ей это так необходимо. Чуть позже она снова, в который дракклов раз за сегодня, возьмет себя в руки и доведет начатое до конца.
Потянувшись ближе, Нарцисса неловко уткнулась ему куда-то в шею и замерла, усмиряя разом и желание, и то бессилие, с которым боролась весь вечер.
- Я люблю тебя, Люциус Малфой, - слетело с ее губ прежде, чем она успела подумать, а нужно ли это сейчас, или лучше подождать момента, хоть немного больше похожего на все прежние, когда эти слова произносились. Самодовольно, заговорщицки, откровенно любуясь самими собою и друг другом, с упоением собственной щедростью, с уважением ко всем достоинствам супруга, Малфои не стеснялись говорить о чувствах наедине. Но еще ни разу слова признания не звучали с привкусом отчаяния. - Всегда любила.

Остаться бы так. Просто забраться с ногами на кровать и лечь, не размыкая объятий, позабыв обо всем, что нужно, что хотелось, о чем думалось.
Нет.
Аккуратно и быстро Нарцисса нанесла на шрамы мазь, едва касаясь, почти наощупь, и наконец отставила распахнутую, неубранную аптечку в сторону - кажется, прямо в тарелку с остатками куропатки, ей было все равно. Сжала рукой, еще пахнущей лекарствами, плечо Люциуса, поднялась, прихватывая пальцами, до шеи, запустила ладонь ему под волосы и с силой нажала несколько раз по линии вдоль позвоночника, приглашая ко вполне конкретной ласке. Такой, по которой он совершенно точно соскучился, которая ему сейчас необходима, которая не потребует от него ничего кроме получения удовольствия и принимать которую он способен вне всяких сомнений.